Главная                                          Его голос нежен и звонок                             Статьи

 

  Софи Марсо, французская актриса, восходящая звезда Голливуда. По-видимому, не довольствуясь своими последними успехами в фильмах "Храброе сердце" и "За облаками" или главной ролью в фильме "Анна Каренина", она недавно опубликовала свою первую повесть "Лгунья". С откровенностью, быть может, даже излишней, она поднимает в своей автобиографической книге вопросы любви и измены, правды и лжи. Год назад она стала мамой Венсана Жулавского. Специально для нас она написала текст о том, как она относится к своей новой жизни. В этом спонтанном повествовании, несмотря на мрачные ноты, связанные с озабоченностью матери за будущее своего сына, на первом месте все равно остается радость материнства.

 

Я просыпаюсь в шестом часу утра, за окном еще не рассвело. Это малыш, стоя в кроватке, подняв свою головку над стенкой кровати, звал "папа, папа". Его голос нежен и звонок, ни единого хрипа в горлышке, он тихонько просит, чтобы кто-то подошел к нему. Счастливая, что я могу снова быть с ним, я встаю и говорю разбуженному "папе", что он может снова лечь спать. На улице сильный мороз, минус двадцать градусов. Мои босые ноги ступают по полу, я борюсь, но иду, какая уж тут боль, и вот ты в моих объятьях, плотно закутанный в шерстяной платок, мои нежные руки закрывают твою красивую головку, я не позволю, чтобы холоду достался хоть один сантиметр твоего тела, мой маленький, я - это горная цепь, которая не допустит к тебе мороз с его ядом, я спасу тебя. Я вынимаю тебя из кроватки, ты теплый и мягкий как пирожок, и я прижимаю тебя к себе. Я узнаю это тепло, такое родное, твою кожу, такую же, как у меня, твой запах, который заполняет мои ноздри, когда я вдыхаю его, а поцелуями на твоей шейке я возвращаю тебе тепло твоего тела. Еще несколько мгновений мы остаемся слиты в симбиозе, а потом ты решаешь проверить, что происходит там, перед тобой. Я позволяю тебе посмотреть и иду за тобой.

 

  Пожалуй, я слишком доверяю тебе, потому что через полсекунды ты падаешь, ударяешься носом, поворачиваешься ко мне и плачешь. И вот ты снова в моих объятьях, снова со мной, я обнимаю и утешаю тебя. Наверно, я преувеличиваю с ласками, как и ты с болью, но так ведь легче. Но если я знаю, что тебе больно, о, как сильно я страдаю: я теряю почву под ногами, мои ноги крошатся как сухое тесто, мне жаль тебя и я молюсь за тебя. Я плачу, что мир вокруг так жесток, что есть в нем нищета и голод, что люди погибают от войн и болезней. А вот ты, который плачешь передо мной из-за синяка, ушиба, из-за того, что ты обжегся кофе, который ты пролил на себя. Я проклинаю себя за то, что оставила тебя на мгновение в когтях пустоты без моей опеки, ведь ты мог упасть.

 

  Я обернулась слишком поздно. Ад ничто по сравнению с этим. Это лишь кусочек чего-то где-то, а здесь ответственность за все лежит на моих плечах. Это разрывает мне сердце, вот что это для меня. Программы новостей, сериалы, истории, которые можно услышать повсюду в элегантных салонах или в грязных забегаловках, фотографии или просто то, что только можно себе представить, все это ужасает меня, вызывает отвращение. Я уже боюсь выйти из дому и не включаю телевизора, затыкаю уши, когда кто-то говорит о детях, с которыми плохо обращались, я просто не могу знать об этом, это выше моего понимания, я не могу вынести этого. Я могла бы убить, чтобы спасти ребенка. Как Бог, каким бы он ни был, великим или ничтожным, может не обращать внимания на это и позволять, чтобы миллионы детей рождались и переносили страдания и издевательства каждый день? Может, Бог сошел с ума, может, он тоже охвачен необходимостью творения зла? А какое зло может быть в этом сердечке, которое бьется так быстро, словно это конь скачет галопом, в этом сердце, брошенном в жизнь?

 

  Я помню, как в этом пятинедельном сердечке я увидела кого-то, кто открыл передо мной вселенную и кто был ее сущностью. Я носила в себе ценнейшее сокровище, по сравнению с которым все знания и науки не стоят ровным счетом ничего. Это сокровище было "материей" жизни, субстанцией, сотворенной из воздуха и воды, а я, во всей красоте и сиянии, была ее стражницей, мое лоно служило одновременно шкатулкой и лабораторией. Какое же это счастье - быть женщиной и иметь возможность так преображаться, чувствовать, как тебя переполняет любовь! Тогда уже не нужны ни макияж, ни все эти костыли, которые помогают тебе идти вперед, потому что чудо из чудес находится в твоем животе.

 

  Ни книги, ни вино становятся не нужны, чтобы увидеть истину, глубокая тишина становится нашим прибежищем… Солнце опустилось в море. А, может, мы рыбы, превращенные в женщин? Если вытащить нас из воды, то наша кожа высыхает, ее нужно постоянно смачивать. Наши длинные волосы развиваются, а головы гордо подняты на поверхности знамени, белого флага, который колышется в струях плотной воды. Мы вдыхали и выдыхали соленую жидкость, промывающую наши внутренности. Наша кожа сияет в голубом сумраке, в переплетении водорослей и подводных растений, запускающих свои длинные словно ленты щупальца в темные и неизведанные бездны могущественных морей. Наши маленькие детки быстро научатся плавать в морских глубинах, как они научились бы ходить по земле. Ну, вот, он уже бегает, а я за ним. Он бьется по земле, дышит еще словно рыбешка, и кажется ему еще, что он находится в состоянии невесомости, он совсем не боится лестницы, на которую ему предстоит взойти, а я ошибаюсь на каждом шагу. Есть легкое в тяжелом. Мы находимся на земле, и я, словно тяжелый молот, держу эту рыбешку в руке. Она попала сюда из другого мира, и все ей кажется не таким, как мне: но я-то нахожусь здесь уже давно и знаю, что вещи никогда не были другими. Он - орел, а я - решка, он направлен наружу, а я - внутрь, он - полночь, я - полдень, куда бы он ни пошел, я буду там, если он уходит, я возвращаюсь. Место нашей встречи было предопределено свыше: вон она, эта "звездочка", и через эту точку проходит бесконечное количество линий, линий наших жизней.

 

  Пока звезды будут сверкать на небе, мамы будут любить своих малюток, а наша звезда будет сиять и тогда, когда нас всех уже не будет. Не так давно он узнал мир, а вот я еще нет. Я не могу прийти в себя после этого путешествия, ведь это путешествие не было обыкновенным. Я жила под водой девять месяцев, а сейчас могу едва могу продержаться там две минуты. Но бессонные ночи, пеленки, бутылочки с соской, первые шажки, первые слова, все это так быстро вошло в мою повседневную жизнь, что с тех пор как я вернулась домой, у меня еще не было времени разобрать чемоданы. Я ухаживала и присматривала за ним, укачивала, была все время нужна ему, и даже более того. Я отложила в сторону все те неправдоподобные истории, и только случайно, когда я натыкаюсь на наши фотографии с того момента, как ты появился на свет, у меня возникают неясные воспоминания, я вспоминаю себя так, словно я была другим человеком, несколько тысяч лет тому назад.

 

  Я вспоминаю русских Мадонн XV-го века или героинь Фолкнера, вспоминаю величественных женщин с ребенком на руках. Вот каким было это начало, и все же… Я лежу на смятых простынях больничной кровати, усталая и бледная, но в моих объятьях находится живой дар минувшего времени, которое снова обрело свое существование. И все это путешествие на несколько миллионов лет назад, или вперед, я уж не знаю, чтобы отыскать остатки надкусанного и брошенного плода, катящегося по земле и листьям, гниющего, увядающего, засохшего, без сока и слюны. Я нашла его, раскрошила и спасла зерна, маленькие белые зернышки, из которых вырастает дерево, из которых вырастает правда. И я выронила их. Не позволю земле бесконечно плодить детей, всех этих негодяев, которые не брезгуют даже покойниками! Они ни любят никого, ни думают ни о чем, но размножаются. Но я-то люблю и думаю, и меня охватывает страх, ведь я знаю, что не всем на свете тепло. Впрочем, я не хотела, чтобы он выходил: "нигде ему не будет лучше, чем в моем животе", - думала я. Да, но посмотреть бы только, как ты выглядишь, узнать немного лучше, каков ты есть, даже если для меня ты навсегда останешься тем сердечком размером с кончик носа, которое изо всех сил мчится, изо всех сил, упрямо, неизвестно куда, мерцает на экране телевизора, установленного в кабинете врача, когда микрофон лежит не моем животе, а эхо бешено чеканит: "туктуктук, туктуктук!" маленького быстрого сердечка. Маленькое сердечко выросло, но оно стучит все еще очень быстро, я бы хотела, чтобы оно выросло еще больше, я нетерпелива.

 

  Теперь это уже мальчик, мне нравится слышать его голос, когда он говорит со мной, я хотела бы, чтобы он был уже выше меня, чтобы он уже сам выбирал себе брюки, но мне становится жаль его пижамок, которые не длиннее двух моих ладоней, я помню, что его указательный пальчик был как половина моего мизинца, и вдруг вся его жизнь предстает передо мной. Я вдруг вижу его, когда ему три дня, семнадцать месяцев, двадцать и сорок лет, и слышу, как он говорит "мама" в четырех разных тональностях. Это маленький мужчина, но никогда я не чувствую, что он маленький, иногда мне кажется, что я бы хотела быть похожа не него, быть такой же правдивой. Я могла бы упрекнуть солнце, что оно ленится вставать сегодня утром, я могла бы договориться с ночами, чтобы они не были такими суровыми. В восемь вечера пора уже говорить ему, чтобы он ложился спать, а не то придет волк и заберет его, и вот уж ангелочек спит, его ротик приоткрыт, как от удивления, ладошки сложены под головкой, с тяжелым затылком и высоким и ясным лбом. Мама и папа могут прийти проверить, как ты спишь, с умилением взглянуть на твое доверчивое лицо, полускрытое в углублении подушки, восхититься кожей твоей совершенной щеки оттенка слоновой кости. Ну как здесь не растрогаться? Потом, вместо состояния удивления, которое напоминает мне, что я ничего не знаю, приходит ощущение собственности, которое придает мне силы. Этот переход сливается, становится неделимым. Я есть, ты есть, мы есть - в бесконечность.

 

Софи Марсо, перевод на польский - Сильвия Форыш-Маевска

 

Твой стиль №5 (май 1997 года)